«Один из вас меня предаст», —
Сказал Иисус ученикам.
Его пронзили стрелы глаз,
И закачалась лиц река.
«Не я ли, Господи? Не я ль?» —
Послышалось со всех сторон.
Тяжелых глаз блеснула сталь:
«Не я ль?» — спросил угрюмо он.
Иисус взглянул. Конечно тот:
«Иди и делай, что решил».
Встал не спеша Искариот,
Но выйти, все же, поспешил.
Христу б все бросить и бежать,
Зарыться в утренний туман;
Жениться и детей рожать,
И не было б стигматов-ран.
Не побежал, и не исчез
В тумане непроглядном он.
А ночи все темнел навес,
И слышался монетный звон.
* * *
Там, где снаряды рвутся,
Где автоматы строчат, —
Чьи-то сердца бьются,
Чтобы вдруг замолчать.
Откинется люк-дверца,
Оттуда повалит дым...
Это замолкшее сердце
Может стать и твоим.
* * *
Да, мы очень сильны,
да, мы очень умны,
Нам по силам сорвать
нашу землю с орбиты;
Не отборным зерном
наши склады полны,
Но снарядами,
бомбами – смерти болидами.
Да, нам все нипочем,
да, нам все по плечу,
Мы до дальней сумеем
звезды достучаться.
Нам еще бы ума,
ну, хотя бы, чуть-чуть,
Чтоб с разбитой землей
в темноту не умчаться.
* * *
Выдержать времени натиск
Не сможет и стали плита;
Родился — годами счет начат —
Жизни короче черта.
Дали и нежность, и силу,
Розы и блеск секир.
Зачем-то же пригласили
Нас в этот странный мир.
* * *
Прекрасны закаты, прекрасны рассветы,
И самоцветы росы,
Прекрасно рожденное радостью лето
В ранние эти часы.
Дерево — праздник, озеро — праздник,
Праздник — простой мотылек.
Все, что ты видишь, пришло не
напрасно:
Напрасного нет ничего.
* * *
Дороги без конца и края,
За этим полем снова лес;
И речка блестками играет,
И ветер, поиграв исчез.
А сколько солнца и лазури,
А сколько доброго тепла
В чудесном месяце июле;
Принцесса — всякая ветла.
И будет дождь под всплески молний,
И будет много разных пут.
А счастье в том — ты очень молод,
И пред тобою длинный путь.
* * *
Эти луга с купавами,
Эти речные заводи —
Дарили восторги, стало быть,
Предкам нашим до старости.
И предки бывали молоды,
По памяти шли, по пахоте;
Им доставались молнии,
Грома над ними бабахали;
Гранитом не огранитились,
Сталью они не осталились,
Они оборвались нитями,
Они красоту нам оставили.
* * *
Душе назначено любить,
Любить — ей так велело Небо,
Любить назначено ей, ибо
Холодной тьмы не разбудить.
Душе назначено блистать,
Блистать красивыми стихами,
Что б перелески не стихали,
Чтоб ярким звукам не устать.
Душе назначено смотреть,
Туда, за звездные долины,
И видеть чудные картины,
И дней прошедших не жалеть.
* * *
Скован цепями времени,
Свыкся с этой землей;
В силу дурного поверил бы,
Не будь ярких звезд надо мной;
Не будь луговых купавок;
Ромашки, не будь вас.
Не будь этих рук ласковых,
Этих агатовых глаз.
* * *
Иному чужие успехи
Приятны, как ежик в паху:
На тракторе бы переехал
Удачника, стер бы в труху;
Слов злобных разбудит стаю —
Терзайте без всякой вины, —
Как будто бы легче станет
От ядовитой слюны.
Кучатся зависти тучи,
Синь под себя гребя.
А разобраться — мучает
Завистник больше себя.
* * *
Под крылами Серафима
Надо место заслужить:
Укротить неукротимость,
Страсти. Неприметно жить.
И не дать изгадить душу,
Отшвырнуть корысть ногой.
Если нет — плеск крыльев слушать,
Будет кто-нибудь другой.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : 2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
